Он пригласил в гости OK! и рассказал о том, за что его вырезали из фильма «Глянец», как он помирился с Аллой Пугачевой и почему считает читателей Оксаны Робски идиотами.
Артемий Троицкий не просто музыкальный критик, как думают о нем некоторые. Он, например, обладает солидной коллекцией живописи известных художников, и выставки собранных им картин проходят в крупных галереях Москвы, Питера и Риги. ОК! приехал в гости к именитому журналисту, как в музей современного искусства. В небольшой трехкомнатной квартире все заставлено фигурками, скульптурами и картинами, буквально места свободного нет. «Настоящая барахольная лавка», — резюмирует хозяин. А одна комната так и вовсе закрыта, ее Артемий Кимович категорически отказался показывать. Сказал, что тем самым даст прямую наводку для воров...
И как вам живется в барахольной лавке?
Очень уютно. У меня раньше была квартира на Таганке, вся такая стеклянно-металлическая, хай-тековая, ничего лишнего. Безумно стильная, но холодная. Я стал там замерзать. В конце концов, и с женой развелся, и квартиру покинул. Вообще я не шизофреник, не общаюсь с вещами — типа: «Дорогой, многоуважаемый шкаф», — но смотреть на них мне нравится.
А у вас бывают здесь вечеринки?
Редко. Здесь я веду утренне-дневной образ жизни, а на вечеринки, как правило, хожу в другие места. Если сюда и приходят люди, то просто в гости. Вчера, например, была одна дама, профессор из Америки. Хотя, я помню, в пьяном виде некоторые известные музыканты тут отплясывали.
Я смотрю, у вас на журнальном столике лежит DVD с фильмом «Глянец».
Вам нравится? Я еще не удосужился посмотреть. А лежит он здесь потому, что я в этом фильме снялся. Правда, потом меня почти всего оттуда вырезали.
Почему?
Это надо у Андрея Сергеевича Кончаловского спросить. Наверное, я плохо сыграл, я же не профессиональный актер. Или просто моя роль не вместилась — не знаю. В любом случае жаль. Мне было очень ле- стно, что такой знатный режиссер привлек меня к этому делу. И я хотел бы посмотреть на свою актерскую работу. В фильме я играл такого циничного пластического хирурга, который промывает мозги главному редактору глянцевого журнала на предмет того, какая гадость весь этот глянец. В общем, дал я там кусочек правды-матки, но, наверное, сделал это не слишком убедительно. Видимо, у меня нет никаких драматических способностей.
А зачем вам это в принципе?
Ну, к своему актерству я отношусь сугубо несерьезно. Боюсь, что это даже не хобби, а просто способ весело провести время в симпатичной компании.
Мы с вами договаривались встретиться на прошлой неделе, но вы перенесли интервью из-за вашего эфира на радио с Аллой Борисовной Пугачевой. Как пообщались?
Хорошо. Она сейчас завела себе новую козу под названием «Радио Алла». Ведет авторскую передачу, куда приглашает знакомых, друзей, просто интересных ей людей и ведет с ними разные беседы. Ну и я тоже попал в эту обойму. Мы с ней проговорили полтора часа, потом после эфира еще общались — очень душевно. Мы давно не виделись, а как встретились — так как будто и не расставались. Мы же очень дружили в восьмидесятые годы. У нее был такой загульный рок-н-ролльный период, и я до некоторой степени был в то время одним из ее спутников. Потом наши отношения слегка не то чтобы разладились, но… некоторая обида у нее возникла по поводу одной моей реплики.
Что вы такого сказали?
У меня была шутливая статья, где я сравнивал Пугачеву и Мадонну, а также их взаимоотношения с мужчинами. В частности, написал о том, что большинство Аллиных спутников, как мне представлялось, были мужиками не очень сильными и всячески ее использовали. За что, разумеется, мужчины на меня сильно обиделись. Но и Алла дала такую обидку, хотя, я подозреваю, в глубине души понимала, что я прав. Тем не менее она на несколько лет ввела полный мораторий на наши отношения. Но я рад, что если и не дружеское, то светско-приятельское общение возобновилось.
Вы собираетесь выпустить сборник своих юношеских статей. Думаете, это интересно?
Мне, если честно, это вообще не нужно. Это нужно издательству. Значит, они прекрасно понимают, что книга может иметь успех. Я тоже думаю, что так и будет, потому что она затрагивает период, по которому многие люди ностальгируют, — семидесятые-восьмидесятые. Да и статейки там есть очень даже неплохие. Я тут все заново перечитал и понял, что не так уж плохо я писал, будучи тинейджером.
Я тут тоже собрала свои статейки, на что мне директор одного довольно крупного издательства сказал, что просто публицистика в наше время не котируется — хорошо бы связать все художественным сюжетом.
А ты издай что хочешь за свой счет. Вот, скажем, мой водитель под псевдонимом Д. К. Миронов скоро издаст свой порнороман. Ни одно издательст-во не рискнуло его печатать. А на самом деле это очень талантливая и дико смешная книга. По стилю очень похожа на Зощенко, а по содержанию — на «Декамерон» Боккаччо, поэтому и такой псевдоним — Дуб Калинович Миронов. Я уверен, что издательства, которые ее отклонили, потом будут кусать локти… Вообще ужасно, что в нашей стране имеют успех всякие оксаны робски, потому что это никчемная, пустая литература.
Вы следите за творчеством Робски?
Абсолютно из антропологического интереса прочел роман «Про любoff/on». Запредельно бездарная литература! Мне непонятно, какие люди ее покупают? При этом ее романы переводят на тринадцать языков, у нее контракт с крупным американским издательством HarperCollins. Видимо, идиоты живут не только в нашей стране. В Америке и президент — идиот.
Странно слышать такое от человека, которого журналисты называют «главным русским гедонистом».
Ну, при этом я стараюсь получать удовольствие от жизни. И получаю, да. А радости мало. По крайней мере, если ее не искать, а дотягиваться только до того, что близко лежит. Конечно, если воспринимать жизнь как приключение и шарить по сторонам, то можно найти что-то веселое. А я вот верю в путь к счастью через страдания… Везет. Значит, ты глубокий человек и все у тебя происходит с муками. Я — поверхностный, и у меня все очень весело. А везет тебе, потому что глубоким людям за их глубину воздается. А поверхностным, вроде меня, наложенным платежом присылается корыто. Так что имей это в виду и чувствуй себя хорошо.
В вашей коллекции живописи есть картины Ильи Кабакова. Он самый дорогой из ныне живущих русских художников, одну из его работ купили за четыре миллиона долларов. Интересно, каким он был тогда, когда вы с ним плотно общались — в начале восьмидесятых?
Он тогда был мало кому известным, но абсолютно культовым в художественных кругах человеком, умницей, философом. С ним было очень интересно. В его мастерской на Чистых прудах постоянно клубился народ, мы пили чай, алкоголь, много разговаривали. А сейчас он живет за границей, я его очень давно не видел. Он современный классик, отец советского концептуализма.
А вы тогда чувствовали, что люди, которые вас окружают, войдут в историю живописи, литературы, музыки?
Когда я впервые услышал Башлачева, тут же понял: он — гений. То же самое почувствовал, когда впервые увидел на сцене Курехина. Или когда я слушал парадоксальное резонерство Ильи Кабакова, то восхищался тем, какой он умнейший человек. Но я не думал тогда о том, что кто-то из них прославится, я просто общался с замечательными людьми. Такие вещи, как деньги и слава — что других людей, что свои собственные, — меня никогда не интересовали.
А что вас тогда интересовало?
Исключительно секс. Все мои молодежные похождения были вызваны тем, что я увлекался разными девушками. Вот я только что написал предисловие к тому самому сборнику юношеских статей, где признался, что если бы мне с первого взгляда не понравилась тогдашний редактор журнала «Ровесник» Наташа Рудницкая, то, скорее всего, я не стал бы журналистом. Когда я ее впервые увидел, то подумал: «Вау, какая аппетитная дамочка!» Потом эта дамочка повела со мной всякие разговоры об идеологии и контрпропаганде, но я пропускал все это мимо ушей. А если бы вместо нее сидел кто-то менее привлекательный, я бы развернулся и ушел: мне было тошно слушать про все это. Но поскольку мне нравились Наташины лицо и фигура, было абсолютно все равно, что она там говорит. И все в моей жизни происходило примерно таким образом. Я вообще, честно сказать, никогда ни к чему не стремился. Раньше я жил только ради собственного удовольствия. Сейчас — потому что у меня есть очень милые детишки, которых нужно честно занимаешься любимым делом, но тут уж извини… Большинство выбирают первое.
Как вы отреагировали, когда Акунин назвал свой роман «Ф.М.»? Вы тогда вроде говорили, что это он взял ваше название...
Я думал, ты меня про Медведева спросишь, а ты про Акунина. Мне нет до этого никакого дела. Я могу придумать веселых названий еще сколько угодно.
А что Медведев?
Ну, как… Назначили нового парня с хорошей фамилией. Путин — это, типа, от слова «путь», а Медведев — понятно, «медведь», «мишка» и все такое... Вообще сейчас во всем мире довольно плохо, могу тебе сказать. Я много путешествую и заметил, что мир ухудшился. И в Европе, и в Америке все тухнет: люди становятся испуганными, озабоченными, неуверенными. Террористы, мусульмане, инфляция дикая повсюду… Везде мрачновато.
Возвращаясь к Кабакову. Некоторые готовы купить его картины за большие деньги. Вам делали конкретные предложения?
Да. Мне предлагали продать картины, и не только Кабакова. Но дело в том, что надо мной, как говорится, не каплет. Могу продавать, а могу не продавать. И сейчас мне гораздо проще не продавать. Пока отказываю. Но в будущем могу и согласиться, если вдруг возникнет потребность в определенной сумме дензнаков… Вообще картина Кабакова «Табуретка» в моем пресловутом собрании живописи была первой. Он подарил мне ее где-то в 1981 году. Долгое время она у меня была одна. А потом это дело стало разрастаться: что-то мне дарили, что-то я покупал сам. Но больше четырех тысяч долларов за картину я не платил никогда.
Однажды вы без удовольствия сказали, что многие картины из коллекции пришлось оставить бывшим женам.
Некоторые вещички действительно как-то растворились. Но я не Эдуард Лимонов —ко всем своим бывшим женам, подругам и возлюбленным отношусь абсолютно лояльно. Ни о ком ни одного плохого слова сказать не могу. Наоборот, они все молодцы, что меня такого терпели. Все дело в моей подлой натуре: я со всеми соскучиваюсь. Всякий раз, влюбляясь в женщину, искренне надеюсь, что это до гроба. И всякий раз разочаровываюсь. Но без трагедий. Поскольку все мои женщины умные — дур я просто не выношу, — то в конце концов они сами все понимают. |
