В прошлый раз ваш автор общался с Крисом Мартином в 2002 году за месяц до выпуска „A Rush Of Blood To The Head", альбома, последовавшего за проданным 5-миллионным тиражом „Parachutes". Крис тогда страдал от постепенной потери волос и закрепления за ним репутации „маменькиного сынка, которому просто повезло". Потом „A Rush Of Blood То The Head" разошелся в количестве 10 миллионов копий, сделав Coldplay одной из успешнейших британских групп за последние двадцать лет. Сегодня Крис Мартин — хитмейкер, муж голливудской дивы и чуть ли не живая легенда — и у него готов новый альбом, у которого немало шансов стать последним.
«Лучшее, что я сейчас могу сделать для окружающих, это умереть, — сообщает Крис задумчиво. — Вот единственный способ спасти эту пластинку. Да, я знаю, я никогда этого не сделаю — из-за моей дочери. Но с коммерческой точки зрения вряд ли можно придумать что-нибудь более эффектное, чем продырявить эту голову выстрелом из ружья".
- Вы боитесь, что все возненавидят ваш новый альбом?
- Или что они его полюбят. Представьте, что все вдруг согласятся, что это — лучший альбом всех времен. По традиции, в этот момент мы должны будем остановиться. Ведь в таком случае правильнее всего было бы оставить фанатам законченную трилогию альбомов Coldplay, понимаете? Было бы чудесно остаться в истории с тремя альбомами, а самому уйти записывать что-нибудь совершенно другое с некими модными продюсерами. С каким-нибудь Тимбалэндом.
- Похоже, вы видите вероятность того, что альбом вызовет негативную реакцию?
- Абсолютно! Все, что я читаю о нас, пропитано злостью, а все люди вокруг страстно нас ненавидят. Слушай, есть один парень по имени Рой, он работает в магазинчике в западном Лондоне — так вот, прохожу я как-то мимо этого места, а он выскакивает и начинает орать: „Мне осточертело видеть твою рожу в моих газетах!", а я ему в ответ: „Ты что, считаешь, это я печатаю это лицо в твоих долбанных газетах, жирный кретин?" Ну, я не сказал те последние слова, но я так подумал. Люди, которых я вижу вокруг себя, — это папарацци, которые настроены по отношению ко мне и моей жене (обладательнице «Оскара", актрисе Гвинет Пэлтроу. - Прим. PLAY) крайне агрессивно.
- Стало быть, вы недовольны своей жизнью?
- У меня удивительная, невероятная жизнь. Я бы не поменялся местами ни с одним человеком в истории. Ни с Жанной Д'Арк, ни с королями, ни с кем. Кажется, все в моей жизни окрасилось более яркими цветами — и это все больше пугает меня, потому что невозможно угадать, когда что-нибудь пойдет не так. Я думаю о том, что жизнь коротка и что удача может отвернуться в любой момент. Даже сегодня меня приводят в ужас размышления о том, что я вдруг не смогу больше петь. Этот ужас толкает меня к тому, чтобы работать все больше и больше. В результате все сводится к каким-то призам и к тому, чтобы выглядеть в чьих-то глазах Полом Маккартни.
- При этом общественное мнение признает вашу жизнь идеальной...
- Тогда зачем бы я выпускал новый альбом? Просто объясните мне: зачем?! В каждом интервью мне говорят что-то вроде: „У тебя есть все! О чем тебе теперь петь?" Это сводит меня с ума! Может, нам вообще не стоило выпускать эту пластинку? Вот поэтому-то она и должна стать последней.
Санта-Моника. Мы — на проверке звука перед первым концертом Coldplay после 15-месячного перерыва. Присутствуют Крис, Гай Берримэн (басист), Джонни Баклэнд (гитарист) и Уилл Чемпион, который просит называть его „таинственный ударник".
- Вспомните, как вы себя чувствовали после тура „A Rush Of Blood To The Head".
Джонни: Перегоревшими. Мы почти возненавидели друг друга.
Уилл: Да, в тот момент — определенно.
Джонни: На самом деле мы, конечно, никогда не ненавидели друг друга. По крайней мере, я никого не ненавидел.
Гай: Я тебя ненавидел!
Джонни: Никто никого не ненавидел. Но на некоторое время между нами пропала та близость, которая была прежде. Может, это был кризис семилетия группы. Я помню, мое эго разрослось до невозможности, и в придачу к этому мы стали слишком расслабленными и самоуверенными.
Гай: Мы засели тогда в студии и стали как сумасшедшие шлифовать звук компьютерными программами, так что в результате музыка вообще перестала походить на сыгранную живыми людьми. Мы отточили каждый нюанс, убрали каждую мельчайшую ошибку — все то, что составляет душу альбома. Пластинка звучала так, словно она была создана машиной — абсолютно механистично. Мы даже не замечали этого до того момента, когда кто-то обратил внимание, что мы так ни разу и не играли эти песни вчетвером, все вместе.
Крис: Это было время, когда мы молчали в обществе друг друга. Не время ссор, нет. Время хмурой молчаливой неприязни.
Сентябрь 2004-го принес первые признаки потепления климата в студии: вернувшиеся из месячного отпуска музыканты встречались со своим новым продюсером (Кена Нельсона сменил Дэнтон Саппл), чтобы начать основательно переделывать записанный материал.
„Это было похоже на „демократическую вражду", — вспоминает Крис. — Как на заседаниях NATO: множество разногласий по разным вопросам, но все участники исключительно вежливы друг с другом".
- В свое время вы сказали, что Coldplay „переизобрели колесо". Похоже, э-э-э, у вас действительно получилось. Большое такое колесо.
- Это самая приятная вещь из всех, что мне когда-либо говорили. Серьезно. Это вернуло тепло в мое сердце.
- Должен сказать, музыка на альбоме звучит как написанная довольными своей жизнью людьми.
- Вы имеете в виду тексты? Что ж, я и не говорю, что становлюсь мрачнее. Если то, что нужно людям — это депрессивная музыка, то у нас большие проблемы.
- Вам не кажется, что, когда музыкант отказывается от выпуска пластинки из-за чрезмерного общественного давления, это очень похоже на то, что он признает свое поражение?
- Вы так считаете? Ну, у меня есть еще способы показать, что не все кончено. Просто поймите, вокруг слишком много дерьма, с которым очень сложно справиться... в общем, по-моему, мы — в жопе.
- Что значит „мы — в жопе"?
- Да просто в жопе. Я бы хотел, чтоб мы стали совершенно новой группой и чтобы никто не знал, кем мы были раньше. Вся эта шумиха — от нее больше нет никакой пользы, и я не знаю, как мне с ней быть. Не пойму: и как U2 это удается?
- Так за чем же дело стало? Давайте позвоним Боно и спросим!
- Я и в самом деле мог бы!
- Давайте все-таки разберемся: если этот альбом будет плохо принят, вы откажетесь записывать следующий?
- Я не знаю. В данный момент мне больше всего хочется забиться в какую-нибудь щель.
- Давайте поговорим о „Speed Of Sound". О чем эта песня?
- Эта песня — о потрясающих вещах, хороших и плохих, и тех, которые ты не способен объяснить, а можешь только восторгаться ими. Возможно, это похоже на идеи хиппи, но песня — о том, как это здорово: просто восхищаться деревом, или чашкой, или там салфеткой, понимаете? (Пауза.) Хотя... (Пауза.) Это кусок дерьма. Мы здесь только ради денег.
Крис говорит, что добавил к изначальному трек-листу нового альбома еще две песни („Talk" и „The Hardest Part"), чтобы внести в него разнообразие. Теперь это практически двойной альбом на одном диске, „с паузой в середине для того, чтобы слушатель сходил в туалет. Люди хотят слушать подряд настолько мало наших песен, насколько это возможно".
- То есть, пользуясь вашей терминологией, можно сказать, что ваше „колесо" стало еще больше?
- Главное, я понял, что „переизобрести" можно только свое собственное колесо. Наше колесо — это наши песни. За время существования Coldplay мы написали множество песен, которые помогли нам продвинуться дальше, чем мы когда-либо ожидали. Разумеется, мы не изобрели новый инструмент или новый способ временного анализа...
Неделю спустя мы встречаемся с Coldplay в гримерке размером с дом на двенадцать человек перед их концертом в „Universal Ampitheatre". Уилл, Джонни и Гай ждут здесь вестей от ушедшего к врачу Криса. У него болит горло. Комнату, в которой мы находимся, по слухам, обычно занимают Крис и Гвинет. „Это правда, что они запираются в ней и не пускают вас? "— спрашиваем мы. „Нет! — смеется Уилл. — Никогда! Мы все ездим в тур с подругами и женами, и все одинаково уважают друг друга. Конечно, если кому-то нужно побыть наедине — никаких проблем".
Когда мы перебираемся в дом тещи Криса Мартина (его теща, к слову, все еще сексуальная в свои 50 звезда фильма „Знакомство с родителями" Блит Дэннер) и задаем ему тот же самый вопрос, его это очевидно расстраивает. „Что это за вопрос такой?! — вскипает он. — Нуда, конечно, это правда! Я к тому же передвигаюсь за кулисами только в специальной колеснице, запряженной лошадьми, и избегаю разговаривать с людьми. И даже на сцене — этого не видно из зала, но я огражден от остальных музыкантов специальным экраном". Он натянуто улыбается. „Журналисты. Гребаные отсосы. Эти люди начинают выдумывать чушь и не могут остановиться".
Отношения Мартина с папарацци достигли апогея после его женитьбы на Гвинни Пэлтроу („Пожалуйста, только не надо ее так называть! Ненавижу, когда ее имя сокращают таким образом!").
- У вас есть какой-то способ решения „проблемы папарацци"?
- Я стараюсь делать вид, что никакой проблемы не существует, и покупаю огромное количество кофт с капюшоном.
- Как насчет того случая в августе 2003-го, когда вы были арестованы в Австралии за нанесение ущерба автомобилю фотографа? В газетах писали, что вы разбили у него лобовое стекло и спустили шины...
- Скажем так, не стоит верить всему, что пишут. По крайней мере я ни на кого не нападал и не нападу — хотя бы потому, что оставь я хотя бы царапину на папарацци, и он тут же побежит в полицию. Когда же кто-то неожиданно набрасывается на тебя с камерой, то у тебя в первую очередь включается животный инстинкт самозащиты. Все это стало причиной той печальной ситуации, в которой я оказался, — теперь я веду себя отстраненно и цинично с любым незнакомцем, пытающимся со мной заговорить.
- Насколько ваш образ жизни соответствует голливудскому стилю?
- Ни насколько. Вы никогда не увидите меня на очередной красной дорожке, потому что я не посещаю никаких премьер и прочих церемоний — так же, как и моя женщина. Она просто человек. Вон в том углу у нас валяется „Грэмми". А в том — „Оскар". Чертово железо.
Удивительно, но при том, что Крис Мартин становится все более медийной персоной, вы вряд ли узнаете в лицо хоть кого-нибудь из других членов группы, даже если на них будут майки с надписью „Посмотрите на меня! Я — из Coldplay!".
„Люди понятия не имеют о том, кто мы такие", — не без гордости говорит Уилл. „Мы не заслуживаем внимания", — вторит ему Гай. „Из-за того что мы всегда стоим за спиной Криса, — продолжает Уилл, — его точка зрения со временем стала нашей точкой зрения. Мы не чувствуем никакого неудобства оттого, что являемся „группой Криса Мартина".
- Сколько каждый из вас заработал на успехе „A Rush Of Blood To The Head"?
Гай: Если верить газете „The Sunday Times", мы находимся на пятом месте среди самых богатых британцев, которым не исполнилось тридцати.
Джонни: Я читал, что получил четыре миллиона!
Уилл: Ну почему не я?!
- Насколько эти цифры далеки от истины?
Уилл: На самом деле мы получили гораздо меньше.
- На что вы эти миллионы потратили?
Крис: Деньги дают свободу передвижения в любую точку земного шара — а это немало.
- Вам нравится, когда про какие-то группы говорят, что они „звучат, как Coldplay"?
Крис: По-моему, это круто. Было бы странно, если бы не появились такие группы, как Libertines, Bloc Party и Franz Ferdinand. Мне не совсем понятно, где проходит та черта, до которой говорят, что Coldplay звучат, как все, а после — что все звучат, как Coldplay. Почему все эти группы не „звучат, как Radiohead"? И почему это мы перестали „звучать, как Radiohead"?
„Мы оставляем Coldplay такими же неуверенными в себе, напуганными успехом и предстоящей долгой раскруткой нового альбома. После которой, по словам Криса Мартина, он сменит род занятий на связанный с куда меньшим стрессом гангста-рэп.
„Мне хотелось бы и дальше с ним работать, — говорит нам у двери Джонни. — Но посмотрим, как оно пойдет. Думаю, каждой группе отмерен свой век. Я так не имею ни малейшего понятия, чем буду заниматься через двадцать лет. Конечно, когда через десять лет мне станет нечем оплачивать счета, то вы наверняка услышите о нашем большом „туре-возвращении".
На этой неделе Coldplay поднялись на четвертое место в списке самых богатых британцев в возрасте до тридцати лет, публикуемом „The Sunday Times". Их состояние оценивается в десять миллионов фунтов стерлингов на каждого члена группы. |
